Грузовик шикарно тормознул, так что провело юзом, под зданием мэрии типично горкомовского образца: серая тюремная штукатурка внашлеп, скошенные наружу вертикали оконных проемов по урбанистической моде Чикаго прошлого века и тройные крепостные ворота темно-желтого дуба в панели из полированного черного гранита. Матросы высыпались на клумбы с кустами отцветших георгинов и, разбрасывая по ветру клеши и лапая из коробок маузеры, ринулись по ступеням.

Щиток нацеленного пулемета скрывал отсутствие ленты. Болтавшаяся за дверьми охрана предупредительно скосила глаза к дежурной комнате, куда и была заперта, лишенная оружия и связи, с готовностью с ее стороны.

В кабинете мэра проходило совещание. Сам мэр, мужчина ухоженный и налитой, но каким-то нездоровым серо-зеленым соком, как будто он питался от одной корневой системы с долларовым станком, сидел во главе длинного стола под российским триколором и слушал одного из присутствующих, омерзительного вида старого пня, которому даже взломщик не доверил бы подержать свой бутерброд, пока сам он достает отмычки.

– …таким образом, повысив ставку до двадцати семи процентов… – говорил пенек, когда грохот шагов достиг кабинета и створки дверей метнулись на петлях, выбивая штукатурку из стен.

Наслаждаясь и во исполнение детской мечты Шурка выстрелил в люстру. Ударил хрустальный перезвон, крутящаяся пропеллером отстреленная подвеска цокнула об стол и порскнула в сторону.

– Заседание окончено! – картинно объявил Шурка, дунул в дымящийся ствол и пошлепал маузером по ладони. – Встали – поклонились – все! Молчим и отходим к стенке.

Если вид вломившейся матросской банды и звук выстрела ошеломили городскую элиту, то при слове стенка лица побледнели, а зрачки расширились. Возникла короткая и заторможенная суета, когда вставшие из-за стола не могли выбрать, вставать каждому к ближайшей стенке или собраться всем вдоль одной, пока дирижерский взмах Шуркиного маузера не указал нужную позицию.

– Вот ваш новый мэр. Как тебя?… Матвей Ершов. Прощу любить и, как говорится, жаловать. Его приказ – закон.

Матвея посадили за стол мэра. За его спиной встал Груня, пристукнув об пол прикладом трехлинейки с примкнутым штыком.

– Печать! – протянул руку Шурка.

Разжалованный мэр осторожно отошел от стенки, открыл маленький сейф в углу и, повинуясь жесту, положил печать на стол перед Матвеем.

– А это подпись, – сказал Кондрат и положил рядом с печатью отобранный у охраны пистолет.

– Хоть представьтесь, вы кто? – предложил мэр, срываясь с начальственного баса на просительную фистулу, и пуля просверлила ореховую панель над его головой. Шурка мягко улыбнулся и опустил ствол в уровень его живота.

– Кондрат, мы кто-о? – томно протянул он.

– В пальто, – хмуро сказал Бохан. – Молчать всем на хрен.

– Отвечаю на главный и невысказанный вопрос, – сказал Шурка. – Какова наша программа. Проста, как правда. Все предприятия города принадлежат трудовым коллективам. Руководят ими выборные советы, которые выбираются на общем собрании. Собрания пройдут везде завтра же утром. А сегодня мы вынимаем из банков деньги, и они раздаются по всем предприятиям, учреждениям и так далее, которым задолжали зарплату. А также с личных счетов господ директоров и прочих президентов акционерных обществ. Попрошу всех документы на стол! Матвей – вызывайте по телефону друзей, которым доверяете, и начинайте разбираться. Так. Председатель совета директоров банков или кто тут у вас главный по бабкам – здесь? Два шага вперед!!! Ты, пенек? Поедешь с нами. Матвей – этот товарищ пока остается при вас. (Груня погладил цевье винтовки и обвел строй кровожадным взглядом.) И надеюсь, никто не вздумает рыпнуться!

Хмурый Бохан в этот момент выпалил, и бутылка пепси на тумбочке под окном взорвалась, брызнув коричневой пылью. Все проследили, как гильза катится по паркету.

– Следущая будет в лоб, – пробормотал он. С шумом выходя, в приемной кто-то лапнул за круглый зад секретаршу, она вежливо пискнула.

– Вари кофе новому мэру, детка, – попрощались с ней. – И не вздумай шалить без нас – скоро вернемся, жди!

Двое сели с банкиром в мерс и поехали вперед, чтоб раньше времени не пугать охрану грузовиком с пулеметом. Получив указания от подъезжающего босса по сотовому телефону, сбитые с толку татуированные ребята в камуфляже дали сменить себя на дверях, разоружить и запереть без лишних эксцессов. Подкованные каблуки застучали по искусственному мрамору вестибюля.

– Где тут у тебя кладовые, они же защечные мешки и закрома родины? – спросил Шурка, пихая пенька стволом в ребра. – Веди, родимый. Вынимай, все вынимай. Знаешь, какое самое болезненное ранение из неопасных для жизни? Колено прострелить. Одна заминка – и ты хромой. Вторая – и хромота тебе уже не помешает.

Пенек, лысый и седой при черных разбойничьих бровях, был еще крепкий старый дуб и пыхтел на лестницах явно не от немощи, а от злости и умственных усилий найти выход. Тем временем бабы из отдела расчетных операций начали спускать с принтеров списки предприятий и обзванивать бухгалтерии – под зорким присмотром облизывающихся морячков.

– Да! Присылайте срочно людей с машиной для получения зарплаты!

Перед дверью с номерным замком пенек остановился. Сопровождающий его начальник отдела хранения брякнул ключами и глянул искоса. Конвой ощерился.

– Чтобы отключить сигнализацию здесь, надо вызвать представителя вневедомственной охраны, – сказал пенек. – Ну что?

В штанине его синего в редкую полоску костюма появилась круглая дырочка с бурыми краями.

– Ишфините, – прошептал он и поправил вставную челюсть. Прислушался к ощущениям, и облегчение сорвалось с его лица, как птица.

Блиндированная дверь отошла. В ярко освещенном хранилище стояли в два ряда стеллажи, наполовину заполненные мешками и упаковками. Противоположную стенку занимали ячейки сейфов. Пахло неживым запахом бомбоубежища и живым – неповторимым ароматом бумажных денег, прошедших через множество рук.

– Ребя, – с восхищением сказал Габисония, – бабок-то сколько!

– А баксы где лежат?

– Ячейки чьи? Открывай – без фокусов! У народа банковских сейфов нет.

Наладив процесс, директор банка грустно погладил дырочку на штанине и вежливо испросил разрешения отдохнуть немного в кабинете. Сев в кресло напротив Шурки, он распорядился секретарше подать нитроглицерин, седуксен, кофе, коньяк и сигареты. Запив первые вторыми, закурил, закашлялся и спросил хрипловато:

– Молодой человек, на что вы рассчитываете?

– На все хорошее, – готовно отозвался Шурка.

– Ну, то, что на все выплаты денег все равно не хватит – это ладно. Хотя жаль, что вы не знакомы с азами. Деньги частично в обороте, частично обращены в ценные бумаги, и так далее. То, что банк теперь уничтожен – тоже, допустим, ладно. Хотя за этим последует масса неприятностей для рядовых вкладчиков, рабочих, предприятий и прочее. Лично я могу понять ваш молодой порыв. Но взглянем в корень вопроса. Они проедят розданные деньги и пропьют возвращенные им предприятия. И через год все будет точно в таком же положении, как сейчас. Только уже нечего будет экспроприировать у экспроприаторов, как, помнится, выразился один известный руководитель балтийских матросов.

– Отчего же? Будут работать, производить добро, продавать его, вот и деньги. Просто – у всех, а не у тех, кто ловчее и бессовестнее.

– Понимаете ли, молодой человек, жизнь устроена так, что кто умнее и энергичнее – тот ловчее и бессовестнее. Ну, будут через год другие руководители и другие воры, только развала еще больше. Экономика совсем не так проста, как вам кажется… и в последние годы все имели возможность в этом убедиться.

– Ой, – сморщился Шурка, – вот только не надо про экономику. За десять лет уже уши болят. Разворовывают все внаглую, а валят на экономику. Все ваши экономические сложности – это жалобы мошенников дуракам, чтобы обирать их дальше. За экономику они болеют… За свой мерс ты болеешь и костюмчик испорченный, поди, от Джанфранко Ферре. Богатым нужна та экономика, при которой они хапают больше – а хапаете вы, как нигде, вот под свой хапок экономику и сделали. Да для вас эта экономика – золотое дно, что ж вы рыдаете, крокодилы! Коньячок-то французский? Почем брал, экономист? Или взятка – пардон, презент?